Аскольдова могила - Страница 38

– Да и Стемид ещё не приходил, – сказал один молодой сокольничий.

– В самом деле, – прервал Фрелаф, привставая и окинув взглядом все общество, – его точно нет. Я думал, что он сидит вон там, на конце стола. А слыхали ли вы, братцы, поговорку, – продолжал он, выправляясь и разглаживая свои усы, – «семеро одного не ждут», а нас человек тридцать; так, кажется, нам можно и двух не дожидаться.

– Ага, заговорил и ты, Фрелаф! – сказал Остромир, один из десятников великокняжеской дружины. – А я уж думал, что у тебя язык отнялся: ведь ты помолчать не любишь.

– Да что, братец, хоть кого зло возьмет. Чем мы хуже этого Всеслава?.. Мальчишка, ус ещё не пробился, а ломается как будто невесть кто! Изволь его дожидаться!

– Видно, что-нибудь задержало, – сказал Простен. – Как быть, подождем; уж если мы выбрали его в Услады, так делать нечего.

– Да что вам дался этот Всеслав? – подхватил варяг. – Молодцов, что ль, у нас не стало? Наладили одно да одно: он, дескать, всех пригожее! Эко диво! Большая похвальба для нашего брата витязя! Уж коли пошло на то, так вам бы лучше выбрать в Услады какую-нибудь киевскую молодицу, чем этого неженку, у которого в щеках девичий румянец, а в голове бабий разум!..

– Да в руках-то брат, у него не веретено, – прервал Простен.

– Веретено? – вскричал Фрелаф. – Что за веретено?.. Какое веретено?

– Какое? Вестимо какое!.. Он только что с лица-то и походит на красную девушку, а в ратном деле такой молодец, что и сказать нельзя.

– Да, да! – возразил Фрелаф, оправясь от своего замешательства. – У вас все в диковинку! Вот как у нас, так этакими молодцами хоть море пруди. Не правда ли, Якун? – продолжал Фрелаф, обращаясь к одному варяжскому витязю.

– Нет, брат, – сказал Якун, – Всеслав – удалой детина, и кабы он был наш брат, варяг, так я не постыдился бы идти под его стягом, даром что у меня усы уже седеют, а у него ещё не показывались.

– Под его стягом! – повторил Фрелаф. – Да по мне, лучше век меча не вынимать из ножен…

– Не ровен меч, храбрый витязь Фрелаф, – сказал кто-то позади варяга, иной поневоле из ножен не вынешь, – стыдно показать.

Фрелаф обернулся: позади его стоял Стемид.

– Так ли, товарищ? – продолжал стремянный, ударив по плечу варяга. – Ну что ж ты онемел? Небось мы сошлись пировать, а не драться: так никто твоего меча не увидит. Что пугать понапрасну добрых людей!

Огромные усы Фрелафа зашевелились; он хотел что-то сказать, но вдруг стиснул зубы, и красный нос его запылал, как раскаленное железо: неумолимый Стемид пораспахнул свой кафтан, и конец расписного веретена поразил взоры несчастного варяга.

– Насилу тебя дождались! – сказал Простен Стемиду. – Ну что Всеслав?

– Сейчас будет. Он просит вас не выбирать его в Услады.

– Как так?

– Да вот и он: говорите с ним сами.

– Что ты, братец? – вскричал Простен, идя навстречу к входящему Всеславу. – Неужели в самом деле ты не хочешь быть нашим Усладом?

– Мне что-то нездоровится, – отвечал Всеслав, – а вы, может быть, захотите пировать во всю ночь.

– Вестимо! – подхватил Остромир. – Пировать так пировать! Ведь праздник-то Услада один раз в году.

– Так увольте меня. Я готов с вами теперь веселиться, но если дело пойдет за полночь…

– В самом деле, ребята, – подхватил Стемид, – не невольте его, он что-то прихварывает.

– Да ведь мы его выбрали, – сказал Простен.

– Так что ж, – продолжал Стемид, – разве нельзя выбрать другого? Ну вот Фрелаф, чем не Услад? И дородством, и красотой, и удальством – всем взял.

– Прошу помиловать, – сказал Фрелаф, – я не русин и ваших поверьев не знаю.

– Да чего лучше, – прервал Остромир, – выберем, товарищи, нашего хозяина.

– В самом деле, – раздалось несколько голосов, – выберем Простена!

– Эх, братцы, – сказал хозяин, – есть помоложе меня.

– Нет, нет, – зашумели все гости, из которых многие давно уже проголодались, – выбираем тебя! Ну-ка, ребята, подымайте кубки!.. В честь нашего Услада! Да здравствует!

– Ин быть по-вашему! – сказал хозяин, занимая почетную скамью.

Всеслав сел подле него, а Стемид против Фрелафа. Это соседство вовсе не нравилось варягу: он поглядывал с беспокойством кругом себя; но все места были заняты, и Фрелаф должен был поневоле остаться там, где сидел прежде.

Когда пирующие опорожнили несколько деревянных чаш с яствами и крепкий мед поразрумянил их лица, то молчаливая их трапеза превратилась в шумную беседу. Один рассказывал про свое удальство соседям, которые его не слушали; другой хвастался конем; третий уверял, что он в последнюю войну душил ятвягов и радимичей, как мух; четвертый кричал, что его меч заржавел в ножнах и что пора Владимиру прогуляться в Византию. Несколько уже раз Фрелаф раскрывал свои красноречивые уста, чтоб порассказать, как он нанизывал на копье по десятку печенегов; но всякий раз насмешливая улыбка Стемида обдавала его холодом, и многоглаголивый язык несчастного варяга прилипал к гортани. Вот уже вечерняя заря потухла, и во всех Углах терема запылали яркие светочи; прошло несколько часов в пировании и веселых разговорах, а Фрелафу не удалось ни разу вымолвить словечка ни о своем удальстве, ни о доблести своих знаменитых предков. Стемид не спускал с него глаз, и конец проклятого веретена, как голова ядовитого змея, поминутно выглядывал из-под его кафтана. С горя он принимался за кубок и подливал в него беспрестанно нового меду. Вот наконец варяг начал поглядывать смелее, стал чаще разглаживать и закручивать свои рыжие усы и вдруг, опорожнив одним духом целую стопу меда, закричал громким голосом: