Аскольдова могила - Страница 70

– Не добьешься? – повторил варяг. – Посмотрел бы я!.. Когда меня, десятника варяжской дружины, заставили, как подлого грека, караулить жен, так давай мне все, чего я ни спрошу.

– Некстати ты, господин десятник, больно развеличался, – прервал один старый воин с седыми усами. – Ты варяг, так что ж? Когда уж ты служишь нашему великому князю, так служи ему так, как он велит, а не так, как тебе самому хочется.

– Эх, брат Лют, – сказал Якун, – ты сам поседел в боях, так неужели и тебе не обидно стоять на страже у ворот этого бабьего города?

– Да чем мне обижаться-то? Я караулю ворота, а что за воротами, того и знать не хочу.

– Да бывало ли когда-нибудь, – продолжал Якун, – чтоб наряжали сюда на стражу варягов? За что ж этот Светорад, которого нам велено признавать нашим воеводою, послал сюда меня, старшего десятника варяжской дружины.

– Да разве ты не знаешь, что ты здесь зауряд, и если бы наш десятник Звенислав был жив…

– А за что его убил Всеслав? – спросил молодой воин.

– За что? – подхватил Якун. – А за то, за что бы я убил не одного, а сотню десятников, да и самому Вышате-то шею бы свернул. У Всеслава отняли невесту.

– Э, так вот что! – сказал старый воин, – Куда ж её, сердечную, засадили? В Берестово, что ль?

– Нет, говорят, что она здесь.

– А Всеслав-то куда девался?

– Кто его знает: или спрятался где-нибудь в лесу, или ушел к печенегам, а может статься, и к нам в Поморье – ведь такому удалому витязю везде будут рады. Мне сказывал Вышата, что его было схватили и руки связали назад…

– Так как же он вырвался? – прервал молодой воин.

– В том-то и дело: и он и два воина, которые его вели, сгинули да пропали. Видно, плохо был связан. А что он один с двумя справился, так это не диво: такой молодчина, как он, и четверых уберет.

– Доброго здоровья, храбрые витязи! – сказал Тороп, входя в избу.

– А, Торопка Голован! – закричали воины. – Милости просим!

– Садись, брат, – сказал старый воин, – да выпей-ка с нами ковшик-другой бражки.

– Благодарствуем, господин Лют! – отвечал Тороп, принимаясь за ковш. – Пожалуй, выпьем, у меня ж от ходьбы совсем в горле пересохло.

– Откуда ты идёшь? – спросил Якун.

– Я был в лесу, на Почайне.

– На Почайне? Не повстречался ли ты там с Фрелафом?

– Как же! Мы встретились с ним близ Олеговой могилы; и кабы не я, так пришлось бы ему с товарищами прошататься дня два даром в лесу. Их послали ловить Всеслава, а он уже, чай, теперь на Дону. Я ещё третьего дня видел, как он проскакал по дороге к Белой Веже.

– В самом деле? – вскричал Якун. – Ну, от сердца отлегло! Жаль было бы, если б такой молодец умер на плахе.

– Пришлось бы умирать! – подхватил старый воин. – Я слышал, что государь великий князь больно изволил разгневаться, и когда ему сказали, что Всеслав ушел, то чуть в сердцах не поколотил самого Вышату. Э, да как легок на помине! – продолжал седой воин, поглядев в окно. – Посмотрите-ка, никак, это он на своем сивом коне сюда тащится.

– Точно он! – сказал Тороп. – Да только не тащится, а, кажись, рысью бежит… какой рысью – вскачь!.. Эх, как он свою сивку-бурку по бокам-то хлещет!.. Видно, спешное дело, коли его милость изволит так гарцевать в чистом поле!.. Вот и подъехал… О, да каким молодцем соскочил с коня!.. Смотри, пожалуй, как будто бы лет двадцать с плеч свалилось… Ну недаром же это!

– Добрые вести, молодцы! – вскричал Вышата, входя в избу. – Добрые вести!

– Что, что такое? – спросил Якун, который один не встал с своего места, когда ключник вошел. – Уж не война ли с греками?

– За что нам с ними воевать?

– Так не прибавили ли жалованья варяжской дружине? Давно бы пора!

– Полно, брат Якун, будет с вас и того, что дают. Ведь каждый варяг получает из великокняжеской казны…

– Да, только это впятеро против нашего брата киевского ратника, – прервал седой старик.

– Нет, молодцы, – продолжал Вышата, – не о том речь. Мы уговорили великого князя показаться народу. Сегодня он выедет поохотиться на Лыбедь и, может быть, заедет сюда. А, Тороп, ты здесь?

– Как же, боярин! – отвечал Тороп, поклонясь в пояс.

– Что это тебе вздумалось?

– Да соскучился, батюшка: давно не видел вашей милости.

– Спасибо, брат! – сказал Вышата, устремив проницательный взгляд на Торопа. – А мне бы и в голову не пришло, что ты меня так любишь. Пойдем, что ль, со мной в княжеские чертоги: не худо посмотреть, все ли в порядке. А вам, молодцы, не надобно ли чего-нибудь? Что это, да вы, никак, тянете простую брагу?

– Да уж почти всю и вытянули, – сказал молодой воин.

– Постойте, детушки, – я вам пришлю меду крепкого да флягу доброго вина. Сегодня надо всем веселиться: наше красное солнышко опять взошло.

– А мы его вспрыснем, дедушка, – прервал Якун, – присылай только скорей винца; да смотри, не греческого: что в нем – вода водою.

– Хорошо, хорошо, ребята, пришлю! Чур, только не забывать поговорку: «Пей, да дело разумей!» Если великий князь сюда пожалует, а вы примете его лежа…

– Лежа! – повторил седой воин. – Да что мы, бабы, что ль?.. Нет, господин ключник! Не знаю, как варяги, а мы, русины, хмелю не боимся.

– Про тебя кто и говорит, Лют, – прервал с улыбкою Вышата, – ты выпьешь целую сорокоушу вина, а пройдешь по жердочке. Пойдем, Тороп!

Вышата, приказав одному из слуг, которые вышли встретить его за воротами, прибрать своего сивого коня, пролез вместе с Торопом узенькою калиткою на широкий двор или, лучше сказать, луг, посреди которого возвышались огромные деревянные чертоги княжеские, срубленные из толстых Дубовых бревен. С первого взгляда их можно было почесть за беспорядочную кучу больших изб, наставленных одна на другую и соединенных меж собой дощатыми сенями и переходами, похожими на старинные церковные паперти. Главное строение, или собственно дворец, занимаемый великим князем, был основан на каменных сводах, в коих помещались подвалы и погреба, и состоял из обширного равностороннего здания, над которым возвышалось другое, одинаковой с ними формы, но гораздо менее; над этим вторым ярусом надстроен был ещё третий, с соблюдением постепенного уменьшения в размере, и все здание оканчивалось небольшою четырехугольною вышкою, с крутою и остроконечною кровлею. С правой стороны, посредством крытого перехода, соединялся с этим главным корпусом двухэтажный терем знаменитой Рогнеды. Злополучная участь этой дочери Рогвольда, бывшей некогда невестою несчастного Ярополка; её совершенное сиротство; ужасный брак, заключенный с нею Владимиром на окровавленных трупах отца и братьев, – все возбуждало к ней сострадание киевлян, и выразительное прозвание Гореславы, данное ей современниками, доказывает, что эта прекрасная княжна Полоцкая была предметом всеобщего сожаления.