Аскольдова могила - Страница 30

– Да где же это? – спросил с удивлением Всеслав.

– На высоком берегу Днепра, подле Аскольдовой могилы. Всеслав отступил с ужасом назад.

– Как? – вскричал он, – Ты говоришь о развалинах этого христианского храма?

– Да. Батюшка сказывал мне, что это была святая церковь во имя чудотворца Николая. Злой Святослав разорил её, но благодать божия живет и среди её развалин… Да что с тобой сделалось? Отчего ты так побледнел?

– Прощай! – прошептал глухим голосом Всеслав. – Мы больше никогда с тобой не увидимся.

– Так ты уже не хочешь приходить молиться на могиле моей матери? – сказала Надежда, потупив в землю свои кроткие голубые глаза.

– Нет, – вскричал с отчаянием юноша. – Я люблю тебя, а я не могу и не должен тебя любить: ты христианка!

– Так что ж: мы должны любить и врагов своих, а что я тебе сделала?.. Я вижу теперь, что ты язычник, и мне это очень жаль, но я не стану тебя за это ненавидеть.

– Бедная девушка!.. Если б ты знала, кому ты поклоняешься!

– Я это знаю.

– А знаешь ли ты, о чем молят все христиане того, кого они называют своим Искупителем?

– И это знаю; я не раз слышала, как отец мой, преклонив колена, молил его, чтоб Владимир, великий князь Киевский…

– О, не договаривай!.. Итак, Богомил не обманул меня… Прощай!..

Отойдя несколько шагов, Всеслав не мог удержаться, чтоб не взглянуть украдкою назад: девушка стояла на прежнем месте, и робкие её взоры следовали за уходящим юношею. Заметив это невольное движение, она с живостью сделала шаг вперед, вдруг остановилась и, перебирая в руках своих голубое покрывало, сказала вполголоса:

– Прощай, Всеслав!

Кто любил, тот поймет все отчаяние несчастного юноши. Он слышал в первый раз имя свое в устах той, чей образ сливался со всеми его надеждами. Он встретил её и должен был навсегда с нею расстаться!.. Эта грусть, начертанная в голубых глазах её, этот девственный, исполненный уныния голос проник до глубины его сердца. Ах, какие очаровательные, неземные звуки сравнятся с голосом той, которую мы любим! Какой смертный приговор ужаснее последнего «прости» для того, кто, расставаясь навеки с нею, не может в то же время расстаться и с своею жизнью!

– Прости, Всеслав! – повторила девушка ещё печальнее; в глазах её изобразилась какая-то нерешимость, казалось, она желала и боялась что-то сказать… – Но ты забыл, – промолвила она наконец тихим голосом, – возьми же назад мое покрывало.

– Твое покрывало?

– Да! – продолжала девушка, потупив глаза. – Ведь мы уже больше никогда с тобой не увидимся.

– Как, ты отдаешь мне добровольно это покрывало – наследие твоей покойной матери?

– Я и сама не знаю, для чего это делаю; я видела тебя сегодня в первый раз, а мне не хочется, чтоб ты скоро забыл меня.

– Ах, Надежда, – вскричал с горестью Всеслав, подходя к девушке, – зачем ты христианка, зачем ты молишься злому Чернобогу?..

– Кому? – спросила с удивлением девушка.

– Ты называешь его другим именем, но это все равно. Мать великого князя была моею второю матерью, он воспитал меня, и я должен ненавидеть его врагов.

– Но кто сказал тебе…

– О, я знаю это!.. Отец его разорял ваши храмы, он сам презирает веру христианскую, так вы должны его ненавидеть. Но, может быть, ты не разделяешь злобные умыслы твоих единоверцев… Да, да, Надежда, когда они в молитвах своих упоминают имя Владимира, ты не присоединяешь невинные мольбы твои к их преступным мольбам!

– Нет, я говорю также вместе с другими: «Господи, продли дни Владимира, умягчи сердце его и просвети душу светом истинной, Твоей веры!»

– Возможно ли? – вскричал Всеслав. – Вы не клянете, а благословляете имя великого князя?

– А как же? Ведь он наш государь.

– И вы не просите вашего бога сгубить Владимира?

– Сгубить Владимира? Да разве можно его просить об этом?.. Наш бог спасает людей, а губит их враг божий – дьявол, – да за то-то мы и должны его ненавидеть.

– Но что ж делаете вы, когда собираетесь по ночам на развалинах вашего храма?

– Мы поем славу божью, молимся Искупителю, величаем матерь его, Пресвятую и Пречистую деву.

– И вы ничего другого не делаете?.. Вы не упиваетесь кровью невинных младенцев?

– Ах, что ты говоришь, Всеслав! – прервала с ужасом девушка. – Да простит господь бог твое прегрешение! Разве мы дикие звери?

– Итак, все, что я слышал об ужасных обрядах веры вашей, несправедливо? – вскричал Всеслав. – О, как облегчила ты мое сердце! Я могу любить тебя, не оскорбляя моей совести, могу назвать отца твоего моим отцом и благословлять вместе с ним имя Владимира!

– Как, – вскричала с радостью Надежда, – ты хочешь назвать батюшку отцом своим? Так ты желаешь сделаться христианином?

– Христианином?.. – повторил с невольным содроганием Всеслав.

– А как же? Все христиане называют его отцом своим. Ведь батюшка мой, – прибавила она вполголоса, – иерей.

– Иерей?

– Да, да! Он рукоположен в Византии, и если ты хочешь назвать его отцом, то должен сделаться христианином.

– Нет, Надежда, я не хочу тебя обманывать, – сказал Всеслав, – если все неправда, что рассказывали мне о христианах, то и тогда я не могу быть твоим единоверцем! Сколько раз я слышал от Рохдая, Светорада, от мудрого Добрыни, от всех витязей княжеских, что вера христианская не может быть верою храбрых воинов; что Ольгу, как слабую жену, могли обольстить в Византии, но что сын её, неустрашимый Святослав, ненавидел христиан, а внук, наш Владимир великий князь, презирает их.